Конец XX – начало XXI в. называют временем «второй металлической революции в архитектуре». Прочно заняв ключевые позиции в дизайне промышленных и общественных зданий, металл все активней вторгается в самую интимную сферу зодчества – строительство частного дома.
Кованые ограды и козырьки, металлические лестницы и бронированные двери, окна из металлопластика и вожделенные мойки из нержавейки – все это давно вошло в быт. Но чтобы стать истинной «железной леди», архитектуре индивидуального дома нужно совершить еще один шаг – сделать металлическую конструкцию самодостаточной и формообразующей. Или, по крайней мере, допустить гегемонию металла в отделке фасадов. Мешает этому не что иное, как психологический фактор. Металл холоден не только на ощупь, сама его семантика овеяна неким экзистенциальным холодком. «Вот придет однажды Парка и обрежет жизни нить». Чем обрежет? Ясно, не коромыслом. «Коси коса, пока роса». Но ведь косой пользуется и гадкая старуха в белом капюшоне…
Как строить трепетную утопию домашнего очага на материале, который по своим родовым признакам противопоставлен живой плоти и служил если не укорачиванию, то, по меньшей мере, регламентации жизни? Трудно преодолеть инерцию восприятия, но новейшей архитектуре это удается. Более того, ныне речь идет о полной реабилитации и одомашнивании металла.
Излечивая человечество от металлофобии, американский архитектор Дэвид Хоуи (David Hovey), как положено целителю, поставил эксперимент на самом себе. В 1998 г. он спроектировал собственную резиденцию в Иллинойсе. Хоромы общей площадью 790 кв. м выросли за каких-то шесть месяцев. Автор гордится не только скоростью реализации проекта и его весьма скромным бюджетом: «Я не изобретал велосипед, а пользовался широко известными технологиями и заурядными материалами, например, штампованным алюминием, из которого делают кузова автобусов». Дом собран по принципу детского конструктора: в зависимости от нужд владельца можно разбирать отдельные сегменты или добавлять новые. И при всей своей индустриальности наделен, как говорят компьютерщики, дружественным интерфейсом. Задорная бело-оранжево-красная раскраска защищает металл от огня и коррозии и наделяет дизайн постмодернистской усмешкой. «Вот видите», – словно подмигивает дом Хоуи, – «а вы боялись фабрики для жилья».
Двутавровая балка здесь избавлена от былых амбиций, которыми нагружал ее Мис ван дер Роэ. Она уже не пытается превзойти красотой классические колонны и карнизы – всего лишь образует жесткий каркас сооружения. И вместе с тем – претворяет апологию решетки. А решетка, как ни крути, архетип порядка в организации пространства, то бишь, ордера…
Впрочем, ценностная ориентация у постиндустриального ордера иная – он стремится не к вечному, а к временному, переменчивому, гибкому, эфемерному… Чтоб «под каждым под листом был готов и стол, и дом». Ивану Андреевичу Крылову и во сне не приснилось бы, что этот самый лист может быть стальным. А модный японский архитектор Шигеру Бан (Shigeru Ban) взял, да и построил в Нагано свою версию «дома для стрекозы» с программным названием Wall-less house («Дом без стен», 1997). Бетонное основание площадью 60 кв. м повторяет своим изгибом, образующим единственную стену, рельеф холма. На эту стену положена «невесомая» стальная кровля, поддерживаемая тремя колоннами – «соломинками» 55-миллиметровой толщины. Это не что иное, как синтез дальневосточной минималистской традиции с мечтой Фрэнка Ллойда Райта о жилом континууме, ограниченном лишь двумя горизонтальными плоскостями да стеклянной лентой окон. Если же лишенному предрассудков обитателю дома вдруг придет в голову блажь помыться или, простите, справить нужду не на глазах матушки-природы, он волен оградить конфиденциальную территорию с помощью раздвижных ширм. Металлические пазы, бесшумно скользящие металлопластиковые перегородки – такова «концепция универсального пола» по Шигеру Бану.
Еще одной непременной составляющей экзистенциального проекта жилища XXI в. является экологичность. Молодой австралиец Джеймс Гроуз (James Grose) вслед за своим старшим коллегой и соотечественником, лауреатом премии Притцкера 2002 г., Гленном Меркаттом (Glenn Murcutt) следует завету австралийских аборигенов: «касайся земли легко». Построенный им Steel House («Стальной дом», 1997) в Новом Южном Уэльсе стоит на тонких металлических сваях. И тем самым сводит на нет урон экобалансу: дом построен, а трава и не примялась.
В характере металла – ограждать, защищать, гарантировать безопасность. Эти качества положены в основу проекта частного дома, возведенного в 1998 г. в округе Сан-Диего, штат Калифорния, Кевином Дели (Kevin Daly) и Крисом Геником (Chris Genik). В Сан-Диего дом вести – не бородой трясти: то землетрясение, то лесной пожар, жертвой которого и пало жилье, прежде стоявшее на этом участке. Продукт Дели и Геника избавляет от всех напастей разом. Каркас этого дома состоит из алюминиевых труб, к которым крепятся перфорированные алюминиевые экраны и гигантские ставни, защищающие от пожаров, дурного глаза и незваного гостя. Бетонный пол убережет строение от фокусов сейсмики. И не беда, что внешне дом смахивает на грузовой контейнер или жилище из кинотрилогии про Безумного Макса. Хорошо жить за каменной стеной, но за железным занавесом – тоже недурно.
Металл успешно конкурирует с традиционными отделочными материалами – кирпичом, деревом, штукатуркой. Поклонник эстетики «space» предпочтет серебристо-матовую фактуру алюминия, фундаменталист – обшивку медным листом, как у одной загородной виллы в Висконсине (США). По просьбе заказчика архитектор Винсент Джеймс (Vincent James) превратил его пенаты в эдакую обитель старика-лесовика, не чурающегося, впрочем, молодежной «кислотной» культуры. Со временем медь покроется благородной патиной, и дом в зеленом камуфляже сольется с природным окружением, несмотря на свой «антропогенный» геометрический абрис.
Андрей Лихачев
Фото momoy.com
